Verification: f95181a8289964210da451df74152a6a Официальный сайт "Мемориальный комплекс жертвам репрессий”

Официальный сайт "Мемориальный комплекс жертвам репрессий”

8 (8732) 26-88-00 mkgr@mail.ru
img
ГлавнаяДеятельность музеяНаучная деятельностьВоспоминания Мочко Ибрагимовича Ужахова

Воспоминания Мочко Ибрагимовича Ужахова

Воспоминания Мочко Ибрагимовича Ужахова

(1930-2011)

   

Из Эгикала вышли четыре брата: Газд (ГIазд), Тоньг (ТIоньг), Ужахь и Жантиг. Отцом их был Эбарьг, сын Арсамака. От этих братьев произошли четыре фамилии: Газдиевы, Тангиевы, Ужаховы и Жантиговы (Джандиговы).

Мой отец – Ибрагим Баппинович Ужахов родился в 1885 г. в селе Базоркино. Отец был женат на абхазской княгине Хадижат Асултановне Маршани, от которой у него было 10 детей: 6 сыновей (Гамид, Ахмед, Магомед, Алихан, Мочко и Мурад) и 4 дочери (Роза, Лила, Зина и Гошта).

Отец наш был служащим, видимо, состоятельным. Имел дом в г. Владикавказе по улице Московская № 4; также часть Уваровского поместья с постройками принадлежала ему, и в селе Базоркино у него был дом. После Октябрьской революции отец был раскулачен, и все, что ему принадлежало, отобрали, дом в селе Базоркино снесли до основания, увезли все имущество. Нас вывели из дома и ничего не дали взять с собой.

Таким образом, в 1936 году мы остались без крова и средств, к существованию. Все наше имущество состояло из одежды, которая была на нас. Отец в это время был в бегах в Средней Азии, где тяжело заболел и был парализован, после чего много лет пролежал, прикованным к постели.

Наша мать работала в колхозе и с помощью добрых людей и родственников сохранила нас – своих детей, кроме младшего нашего брата – Мурада, который умер на втором году жизни.

Старший брат Гамид ушел на фронт с первых дней войны и вернулся после победы инвалидом второй группы. За ним ушел на фронт Ахмед, который пропал без вести, и только в 1963 году мы узнали, что он в Англии, женат, имеет двух сыновей и двух дочерей. В плен он попал раненный, следствием чего стала ампутация ноги. Умер он в 1986 году, так и не увидев родину и близких.

Все мои братья и сестры имеют свои семьи, живут, как и большинство грозненских ингушей, порознь: половина семьи живет в Ингушетии, половина – в Грозном. Я в семье был седьмым ребенком, рос и развивался нормально, как и все мои сверстники. Рано пошел в школу, до депортации окончил 8 классов, учился средне.

Хорошо помню раннее утро 23 февраля 1944 года. К нам в дом вошли шестеро вооруженных людей, двое из которых были в форме войск МВД, остальные в обычной военной форме. Увели отца и братьев Магомеда и Алихана, а меня, как малолетку, оставили дома и дали матери 30 минут на сборы, объявив, что нас переселяют с Кавказа на житье в Сибирь. Потом я узнал, что всех мужчин загнали во двор нашей школы, обнесенной высоким забором и колючей проволокой, и окружили солдатами с автоматами, пулеметами и даже несколькими пушками, предварительно обыскав и отобрав то, что обыскивающим понравилось – часы, деньги, пояса и другие вещи.

Никогда не забуду ответ старшего из этого наряда, на вопрос нашего отца: «В чем мы виноваты? У меня два сына на фронте воюют за свою родину». Он рассмеялся отца в лицо и сказал: «Наверно, воюют в горах против Советской власти».

Через некоторое время подъехала машина – «студебеккер» и нам приказали грузиться в нее. Мать была растеряна, ничего не взяла, хваталась за нас – детей. Когда командир ушел, один из гражданских, пожилой мужчина, сказал матери: «Не берите этих тряпок, берите больше еды». Спросил, где мука, пошел с матерью и сам погрузил два мешка муки в машину, а потом и нашу одежду, которую мать собрала в спешке. Затем нас всех погрузили в машину и отвезли на железнодорожную ветку у консервного завода села Базоркино. Затем погрузили в товарный вагон вместе со многими другими семьями. В нашем вагоне было 40-50 человек – семей 8-9 с малолетними и грудными детьми. В этот вечер – пока нас погрузили уже начало темнеть – пошел сильный снег, который за каких-нибудь 1,5-2 часа покрыл все землю вокруг. Снег был влажный, было очень холодно. И по этой слякоти из школы пешком в сопровождении конвоя вооруженных военных с собак пригнали наших старших мужчин. На железнодорожных путях стоял состав с «телячьими», как их метко прозвали в народе, вагонами. Мужчины присоединились к своим семьям. Стоял шум, гам, плач; каждый искал своих, плакали женщины и дети. Уже к рассвету 24 февраля наш состав тронулся.

На каждой остановке старики говорили: «Наши лучшие, умные люди всегда говорили, что Кавказ никогда не будет без ингушей, и это правда: сейчас состав поведут обратно домой, и мы будем жить, как и прежде, в своих домах». Но состав упорно двигался вперед. В вагонах было холодно, полная антисанитария: люди спали в одежде и все завшивели, многие стали болеть. В нашем вагоне сильно заболела одна пожилая женщина из нашей фамилии, которая умерла, когда мы проехали Сталинград. На полях этого города лежали тысячи останков танков, самолетов, автомашин, пушек и другой военной техники. На одном из разъездов состав остановился, и эту женщину на скорую руку закопали в шлак и снег, ибо земля была мерзлая, инструмента не было, чтобы копать, да если бы и был, конвоиры не позволили бы захоронить так, как положено хоронить человека. Дорогой появился сыпной тиф, многие скрывали, что в вагонах имеются больные люди, потому что при обнаружении больных, их снимали с вагонов и оставляли на станциях, разъездах. Потом, через некоторое время, мы узнали, что их не отправляли в больницы, а бросали в пустующих сараях и в других строениях, где они, окоченев, умирали.

В ночь с 16 на 17 марта 1944 года мы прибыли в г. Щучинск Кокчетавской области Казахской ССР. От состава отцепили несколько вагонов и погнали по ветке в каменный карьер и щебенковый завод, которые лежали один от другого на расстоянии не более 1,5 километра. Часть людей разместили в щебзавод, а нас привезли на санях в каменный карьер, где определили так же скученно, как и в вагонах. Нас помыли, одежду прожарили, и вшей стало меньше. Нас поместили в бревенчатом бараке, на втором этаже. В одну комнату, где были лежанки в три яруса, поселили шесть семей. Так мы жили до весны. Все, что у нас, было, проели, даже одежду распродали или обменяли на продукты. Старших сразу оформили на работу в каменоломни. Камень добывали для военных целей – для постройки военных сооружений (дотов, дзотов, таковых заводов и т.д.). Работа была тяжелая, норма – высокая. За невыполнение нормы рабочий оставался без пайка, за перевыполнение нормы добавляли к пайку 200 граммов хлеба.

Весной люди стали строиться, многие выкопали землянки, покрыли их, чем могли, и стали жить лучше, чем в бараках.

Мы там прожили до 1947 года. В конце 1945 года с фронта вернулся инвалидом второй группы наш старший брат Гамид. Затем наш брат Магомед уехал в г. Караганду, там устроился на работу и, через некоторое время, вызвал нас туда. Все старшие братья устроились на работу. Я поступил в областную годичную школу мастеров по системе трудовых резервов, которую окончил в 1949 году, после чего работал мастером производственного обучения в школах ФЗО по специальности каменщик-печник. Одновременно я поступил в школу вечерней молодежи, в 1954 году окончил 10 классов и в 1955 году поступил в Карагандинский государственный медицинский институт.

После нашей реабилитации и передачи Пригородного района Северной Осетии, будучи студентом, я и группа из ингушей, чеченцев, балкарцев и карачаевцев написали заявление с протестом против такого произвола в ЦК КПСС, председателю Совета министров СССР, председателю Верховного Совета СССР, министру Внутренних дел СССР и председателю Комитета госбезопасности СССР. В этом заявлении мы писали, что без Пригородного района нет Ингушетии, что самоназвание «ингуши» возникло от названия села Ангушт этого района, и мы никогда не примиримся с этим беззаконием. В том же 1957 году, через некоторое время, к нам в Караганду приехал инструктор ЦК КПСС из Москвы, и нас вызвали в отдел учебных заведений обкома партии Карагандинской области, которым заведовала Гришина.

Прежде чем мы вошли в кабинет, в фойе она спросила: «Кто из вас Ужахов?» Нас было человек 10-12 студентов. Я помню некоторые имена: Тимурзиев Туган, Добриев Султан, Евлоев Якуб, Мархиев Хусен, Хамхоев Яраги, Мержоев Ибрагим, Точиев Беслан, Тазабиев Иман-Али и др. Я ответил Гришиной: «Я – Ужахов!» Она отвела меня в сторону и сказала: «Будьте осторожны. У инструктора и сотрудника КГБ Карагандинской области Вы на заметке как организатор этого послания в ЦК, а также они знают, что копию своего послания Вы разослали во все города Союза, где учатся ингуши, чтобы и они последовали Вашему примеру».

В кабинет мы зашли все вместе, разговор шел в таком разрезе, что передача Пригородного района – это решение партии. Нас восстановили в правах и взамен этого района дали другие земли и т.д. и т.п. Слово за слово, у меня из головы вылетело предупреждение Гришиной, и я высказал все, что думаю, по этому поводу и добавил, что пока жив хоть один уважающий себя ингуш Пригородный район не останется у осетин. Они обвинили меня во всех смертных грехах, сказали, что я организатор этой «грязной антинациональной акции», что я недостоин, учиться в Советском высшем учебном заведении и т.п.

Я понял, что с этого дня я буду на заметке у КГБ, что я и ощущал на себе и своей работе до распада СССР.

Какие бы препятствия мне по учебе не ставили, я учился добросовестно, зная, что каждый мой шаг под наблюдением. Стоит мне только оступиться, и меня выпроводят из института. Но придраться было не к чему, и я успешно окончил в 1961 году институт и сразу уехал на родину.

Минздрав ЧИАССР направил меня на работу в Республиканское бюро судебно-медицинской экспертизы городским экспертом, затем меня назначили заведующим патологоанатомического отделом 1-й горбольницы, затем, организовав из всех отделений городских больниц Городскую патологоанатомического службу, меня назначили его заведующим. Нашу службу ставили в пример службам других городов СССР. Нами были организованы макро- и микромузей ,на осмотр которых привозили студентов из медицинского института Северной Осетии, не считая местных вузов. У нас был слаженный, знающий свое дело хороший коллектив.

Я был увлечен своей работой, имел массу общественных нагрузок: член пленума Обкома Союза медработников ЧИАССР, председатель местного комитета 2-ой горбольницы, начальник медслужбы ГО при Октябрьском райисполкоме. Поступил в заочную аспирантуру и успешно заканчивал диссертацию. Повышал свои знания на курсах усовершенствования на центральных и местных базах: в Ленинграде, три раза - в Москве, 2 раза - в Харькове, Ереване, Свердловске и т.д. Организовывал и проводил научно-практические конференции как внутри больниц, так и общегородские клинико-анатомические конференции, которые являлись настоящей школой повышения знаний и вскрытия недостатков в лечении больных для практических врачей. За это был награжден рядом почетных грамот больницами, Горздравом, Минздравом ЧИАССР и Обкомом Союза медработников.

Меня часто спрашивают: «Как случилось, что Вы, проработав ряд лет в подготовке строительных кадров, будучи строителем, решили стать врачом?"

По-моему, это произошло не сразу. С самого раннего, детства я видел страдания своего отца, которого я любил, так же, как и в все сыновья любят своих отцов. При депортации дорогой в вагоне, в котором я ехал, я видел страдания пожилой женщины, детей и стариков, заболевших сыпным тифом. А после приезда в Казахстан голод, холод, нищета, жизнь в сырых темных землянках косила людей, как косилка. Я очень болезненно все это переносил , и вот так зародилась мечта посвятить себя медицине, оказывать помощь страждущим.

И вот, казалось бы, что все мечты мои, а так же любого другого человека моего возраста, какие можно себе пожелать, сбылись. У меня хорошая семья, любимая работа, по которой я имев высшую категорию, диссертация почти закончена по теме: "Нейрогуморальные нарушения у женщин детородного возраста при фибромиомах матки". Черновую диссертацию сдал шефу - доктору медицинских наук, профессору Бенедиктову Ивану Ивановичу, который в это время был ректором Свердловского института материнства и детства. Таким окрыленным я приехал домой к 1-му ноября 1973 года!.. А 5 ноября меня арестовали по вымышленному фиктивному делу, подставив свидетелей. Когда об этом узнали у меня на работе, коллектив в котором я работал и коллектив 2-ой горбольницы, где я был председателем профкома, были возмущены, собрали общее собрание и выделили на суд общественного защитника. После чего комитет госбезопасности ЧИАССР начал свою активную работу, узнав фамилии тех людей, которые более яро доказывали мою невиновность. Они вызывали их, ловили по дороге на работу, на работе, показывали документ - с кем они имеют дело, и требовали изменить свои показания, что им очень часто удавалось. Да и не удивительно - КГБ в то время был всесильным. Верящих в мою честность и верными своим показаниям остались несколько человек, но КГБ добился, чтобы их не допрашивал следователь и их не вызывали на суд. Таким образом, я был осужден на восемь лет строгого режима. Добились отмены общественного защитника, поломали мне жизнь и диссертацию.

Я всю жизнь благодарен и буду благодарным до конца своей жизни тем моим товарищам, которые не поддались увещеваниям и угрозам КГБ и остались верными честными людьми, отстаивающими правду до конца. В их числе были: Ахриев М., Омархаджиев Н., Куштов А., Синенко Е., Плиев А., Тукаев Д. и другие. За вымышленность и несостоятельность обвинения, которое мне предъявляли, говорят такие факты, как передача моего дела в день суда за два часа до суда из Октябрьского района в Ленинский, ссылаясь на то, что там судья - ингуш Яндиев Магомед. Они знали, наверно, что он не пойдет у них на поводу, а Купавцева сделает все, что от нее потребуют. И не ошиблись.

На мою жалобу Верховный суд ЧИАССР заменил мне строгий режим на общий. Потом я догадался, что это было сделано для того, чтобы меня вывезти из республика, так как здесь был строгий режим, а общего не было. Итак, незаконно осудив, меня отправили в Ростовскую область, затем в пересылку в Харьков, из Харькова в Киров, из Кирова – на ст. Миконь, оттуда – на ст.Висляная (где начальник лагеря меня обвинил - зачем я приехал туда с общим режимом. Я бы не хотел повторить то, что он услышал в ответ). Из Висляной - в Сыктывкар, оттуда - в Воркуту, из. Воркуты - в Грозный. По дороге в Грозный я заболел (летом проезды по этапу два дня равносильны, по моему мнению, одному году лагерного заключения), врачи поставили мне диагноз - инфаркт миокарда, и по этой болезни я получил инвалидность II группы. Затем меня отправили в Тюмень, из Тюмени - в Тобольск. Ни одном лагере я не задерживался более 3-4 месяцев, так как по предписанию КГБ я склонен к побегу, а чекистам не хочется, чтобы у них в лагере был побег, и лишиться премии и других благ.

Все эти пересылки, этапы и лагеря я прошел за 3 года, 3 месяца и 21 день (я был на этапах и пересылках более полгода, таким образом, КГБ добивался моей смерти, зная, что я болен и не перенесу этапы).

В Тобольск на имя начальника лагеря пришло очередное 13 или 14 предписание, которое присылали работники КГБ. Особенно меня преследовал и обливал грязью помощник прокурора ЧИАССР Гудименко. И это предписание было от него о том, что мне незаконно дали инвалидность, поэтому необходимо меня переосвидетельствовать, на что прокурор по надзору г.Тобольска ему ответил письменно (копия этого документа в данное время у меня), а так же было еще одно послание начальнику лагеря г.Воркуты от КГБ. После последнего предписания начальник лагеря г.Тобольска вызвал меня к себе в кабинет спросил, за что меня осудили. Я ответил, что все написано в моем деле. Но он сказал, что на меня чуть ли не каждый месяц идут предписания, чтобы создать мне определенные условия и что таких предписаний по такому делу как у меня не бывает. Я ответил: «Я застрелил Ленине, вот за это КГБ меня и преследует». Начальник лагеря был умный, вдумчивый и, видимо, честный человек. Он сумел вызвать меня на откровенный разговор, и я ему рассказал, что, будучи студентом, я с товарищами писал в ЦК и правительству о своем несогласии с передачей Пригородного района Северной Осетии, а также о демонстрации ингушей 1973 года с требованием возврата Пригородного района ингушам, и о своей роли в ней, а так же, что в Англии живет мой родной брат, попавший в плен к немцам и оставшийся без ноги, и что с ним я переписываюсь с 1963 года (когда от него была первая весточка), о том, что со слов работников кадров учреждений, в которых я работал, мое личное дело очень часто проверяют работники КГБ и т.д. и т.п. Он сказал: «Вот теперь мне все ясно». И с тех пор мои злоключения по пересылкам и этапам закончились, меня больше никуда не отправили, в этом лагере мне по амнистии как инвалиду II группы ополовинили срок и через некоторое время досрочно освободили.

Мне кажется, что я везучий и счастливый человек. На моем пути, где бы я ни был, где бы ни работал, где бы ни жил, всегда встречаются хорошие, честные, порядочные люди, готовые всегда прийти в беде ближнему на помощь.

У меня хорошая дружная семья: жена – врач-педиатр Ужахова Лейла Абукаровна (девичья фамилия Плиева). Она с 1963 года все свои знания, силы и умения отдает здоровью нашего будущего - детям. В нестоящее время работает в Карабулакской больнице. У меня трое детей, которые с медалями окончили среднюю школу и поступили в высшие учебные заведения. Сын – Ужахов Кархан Мочкиевич – кандидат технических наук, в настоящее время работает в Ингушском университете. Старшая дочь – Мальсагова Зарема - врач-педиатр, пошла по стопам матери. Вторая дочь - Ужахова Зарета – преподаватель-биолог, окончила Чечено-Ингушский университет, работает в Ингушетии. Невестка Ужахова Мадина Бисултановна (девичья фамилия – Тангиева) – преподаватель русского языка и литературы. Хорошие пять внуков и одна внучка. Старшие два внука – Сайт-Магомед и Сайт-Ахмед учатся в Карабулакской школе на «отлично», остальные внуки дошкольного возраста.

 

                                                                                                         Записал Кодзоев Н.Д.

28.02.2017

Возврат к списку